Репатриантка из Беларуси создала стартап в Израиле ценой 150 млн долларов
Репатриантка из Беларуси создала стартап в Израиле ценой 150 млн долларов
Лиор Вильчински росла в семье, прибывшей в Израиль без имущества и денег. Она начала работать в 16 лет и сумела построить успешный бизнес собственными руками. Созданный ею стартап приобретен за 150 млн долларов
Много лет назад условия жизни Лиор Вильчински, 48-летнего генерального директора стартапа Morning, никак не указывали на то, что в будущем она станет успешным предпринимателем и создаст компанию, которая будет полностью контролировать рынок определенного технологичного продукта в Израиле, а затем будет приобретена за 150 млн долларов.
А, возможно, как раз наоборот. Изначально сложные условия жизни 13-летней девочки, репатриировавшейся из Беларуси в 1990 году с 7-летним братом и родителями, не знавшими иврита, не имевшими подходящей профессии, потерявшими имущество (семья сумела переправить в Израиль лишь несколько предметов мебели и пианино), стали логичным прологом к ее будущему успеху.
Когда она описывает свои первые годы в Израиле, в ее словах нет никакой горечи, а лишь трезвый («русский», как она это определяет) анализ того, что происходило с ее семьей. «Мои родители поставили на кон свою жизнь, переехав в Израиль, — говорит Вильчински. — Они уехали сразу же, как только открылись границы бывшего СССР. Упаковали чемоданы, взяли меня и моего братишку и отправились в Израиль. Моя мама Ирина была преподавателем искусствоведения, папа Владимир — преподаватель фортепиано. Классический вариант, не правда ли? Жаль только, что этим было невозможно зарабатывать на жизнь в Израиле, тем более, если ты не владеешь ивритом».
— А что насчет вас?
— Я была «русской» девочкой в районе Ганей ха-Тиква, первой репатрианткой в своей школе, на которую все обращали внимание. Чем больше приезжали из бывшего СССР, тем сильнее становилась ксенофобия в отношении русских олим. Я видела, как на меня смотрят, слышала, что говорят об «этой русие». Я вообще не понимала, почему меня называют «русской», ведь в Беларуси меня все звали еврейкой. Это было ужасно обидно. Я быстро осознала, что нужно скрывать свое происхождение. В 9-м классе я перешла в школу искусств «Тельма Елин» — такая русско-еврейская девочка, всю жизнь учившаяся играть на фортепиано.
— Какое у вас было имя до репатриации?
— Лена. В Израиле я стала Лиор.
— Что еще вы делали, чтобы скрыть свое происхождение?
— Перестала говорить с родителями по-русски. Дружила исключительно с израильтянами. Многие годы стыдилась своего происхождения, утверждала, что я сабра, несмотря на заметный русский акцент. В переходном возрасте ты ищещь себя, пытаешься понять, кто ты… Лишь в последние годы я стала говорить о том непростом времени.
— Родителям тоже пришлось преодолевать кризис иммиграции, экономическая ситуация в семье наверняка была не ахти.
— Не ахти? У них просто ничего не было. Отец, до репатриации преподававший музыку в консерватории, был принят в отдел логистики банка «Мизрахи», где и проработал до пенсии. Он, конечно, приспособился, но, скажем так, это была работа, не приносившая ему удовлетворения. Мама, пока не выучила иврит, шла на любую работу. Но со временем стала преподавать в школе. Каждый был занят собственным выживанием.
Через год после алии родители развелись. Наша семья развалилась еще до того, как мы нашли свое место в новой стране. Мы переехали с мамой в Ришон ле-Цион. В квартире не было никакой мебели, а у нас не было денег. Вместо матрасов мама разложила на полу одеяла. В 10-м классе я ушла из школы «Тельма Елин» и перестала играть на фортепиано. В третий раз сменила школу и начала учиться с новыми детьми.
— Весьма жестоко.
— Время было такое. Длилось это недолго, но таковым было начало нашей жизни в Израиле. Мама бралась за любую работу, включая уборки лестничных клеток, чтобы хватало на жизнь. Она настоящий боец. Папа работал по ночам и отсыпался днем. Получив статус постоянного сотрудника, он немного расслабился. Но лишних денег в доме никогда не было. При этом я не помню, чтобы мне чего-то не хватало. Может быть, я изначально не позволяла себе мечтать о чем-то недоступном. Впервые я полетела за границу, когда мне было 16 лет, — с мамой и ее супругом. Мы брали с собой растворимые супы и разводили их кипятком, чтобы не тратиться на еду — только на музеи. Вскоре я стала зарабатывать сама.
— Что это значит?
— Пошла работать в 16 лет, поскольку не считала возможным просить деньги у родителей. Сначала в сети «Бургер-ранч», потом официанткой в одном из баров в Ришон ле-Ционе. Сама оплатила себе уроки вождения и купила первую машину, которая была старше меня. Думаю, что именно тогда во мне укоренилась идея быть абсолютно самостоятельным человеком. Я не хотела ни от кого зависеть и предпочитала добиваться всего сама.
— А что с учебой?
— Было сложно сочетать работу и подготовку к экзаменам на аттестат зрелости, но я знала, что это необходимо. Как во многих репатриантских семьях, в нашем доме постоянно твердили о важности учебы.
— В армии вы были офицером по связи с резервистами, нечто далекое от сферы высоких технологий.
— Кто вообще знал тогда о подразделении 8200? Я понятия об этом не имела. Только после армии, решив улучшить показатели аттестата зрелости, я серьезно занялась математикой, получила 100 баллов и поняла, что мне близки точные науки. Это совпало с моим желанием быть независимой, и я поступила на факультет компьютерных наук. Я закончила учебу как раз тогда, когда лопнул пузырь доткомов. Было трудно найти работу, и я основала небольшой бизнес — готовила суши и продавала их на небольших мероприятиях в офисах хайтек-компаний. Это было не то, о чем я мечтала. Но вскоре я нашла свою первую работу по профессии.
►»Зеленая квитанция»
После краткого периода, связанного с изготовлением суши, Вильчински стала наконец работать по специальности в стартап-компании Dotomi, основанной Яиром Гольдфингером, одним из создателей легендарного мессенджера ICQ. Этот проект был продан за огромную по тем временам сумму — 300 млн долларов. В той же компании работал Рами Габай, который позднее основал с ней стартап. «Мы учились вместе на факультете компьютерных наук и были хорошими друзьями. Он познакомил меня со своим другом Габи, который стал моим мужем», — рассказывает Лиор.
Затем Вильчински перешла в компанию Motorola. «Именно в настоящей большой корпорации я поняла, кем не хочу быть — маленьким винтиком в большой системе, — вспоминает она. — Поэтому я и покинула «Моторолу». Мне хотелось быть независимым человеком, самой контролировать свое время и работать там, где я хочу, и над тем, что я хочу. Я человек гибкий и легко нахожу общий язык с людьми, но мне трудно с тем, что кто-то принимает решения за меня. Мне нравится держать бразды правления в своих руках и опираться на собственное видение ситуации».
— Что послужило толчком для создания вашего стартапа?
— В 2011 году мы с Рами были фрилансерами, и как-то он сказал мне: «Всякий раз, когда я отправляю запрос на оплату выполненной работы, приходится заполнять анкету со всеми данными, а после оплаты нужно проделывать то же самое, отчитываясь перед Налоговой службой. Почему не существует столь элементарной вещи, как автоматическое заполнение анкеты?» С этого все и началось.
— Всего лишь? Автоматическое внесение данных?
— По мере развития мы все больше узнавали о проблемах мелких предпринимателей. Большинство самозанятых открывают собственный бизнес, поскольку хорошо умеют делать свое дело, — фотографы, программисты, дизайнеры или врачи. Но они не финансовые менеджеры, не аудиторы и не бухгалтеры.
Им не знаком язык бухгалтерского учета, они не умеют управлять бизнесом, следить за расходами, работать с налоговыми инстанциями. Мы разработали для них удобный интерфейс, позволяющий людям чувствовать, что не так страшен черт. У них появляется ощущение, что они контролируют свой бизнес.
Могу привести лишь небольшой пример. Раньше вы собирали всякие квитанции (автозаправка, такси, магазин рабочих инструментов) для контроля над своими расходами. Теперь с помощью нашего приложения вы просто фотографируете счета — и все. Система сама обрабатывает данные, разбивает их по категориям.
С тех пор, разумеется, наша идея получила дальнейшее развитие.
Мы фактически подключены ко всем банкам и кредитным компаниям, через нас можно зайти на любой счет и наблюдать за расходами и поступлениями. У нас есть платформа для аудиторов и банковских менеджеров. И много-много другого. Но все-таки нашей главной задачей по-прежнему остается стремление облегчить жизнь владельцев малого бизнеса.
— Почему вы выбрали такое название вашего продукта — «зеленая квитанция» («хешбонит ерука», green invoice)?
— Поскольку это экологично — цифровой счет вместо бумажного. Представьте, сколько деревьев спасло наше приложение. Кроме того, зеленый цвет транслирует комфорт, ведь это очень удобно — никаких счетных книг, бесконечных квитанций.
►Коронавирусный бум
В конце декабря 2024 года компания Morning была продана итальянскому финтех-концерну TeamSystem за 150 млн долларов. Вильчински и Габай, занимающий пост заместителя гендиректора по технологическим разработкам, 10 лет развивали свой прибыльный бизнес почти без внешних инвесторов. Исключением стал израильский фонд Fortissimo, вложивший в 2021 году в их компаниию 20 млн долларов.
После продажи компании ее основатели сохранили за собой 30-процентный пакет акций, что в мире стартапов считается большой редкостью.
— Что делает вас с Рами столь успешной бизнес-парой? Вы вместе уже 13 лет.
— Мы называем Рами «ястребом». Он мгновенно находит технологическое решение проблемы — у других на это уходит несколько дней. Я более уравновешенный человек, ищу во всем гармонию, мне важно, чтобы сохранялась стабильность. В общем, мы отлично дополняем друг друга.
— Когда произошел качественный скачок?
— Пожалуй, в 2017 году, когда у нас было 10 сотрудников и около 20.000 пользователей. Нам с Рами стало ясно, что пора совершать рывок. Это было связано с жизненными обстоятельствами. Тогда мы все еще работали в качестве фрилансеров и занимались своим стартапом в свободное время. К этому моменту подросли дети, у нас появилось больше свободного времени, мы могли работать в своей компании полный рабочий день. Мы решили переехать в Тель-Авив, центр израильского хайтека. Но главное произошло в 2020-м, когда разразилась эпидемия коронавируса. Вначале мы испугались, что все нами созданное будет разрушено в результате этого кризиса. Но оказалось, что коронавирус — лучшее, что могло с нами произойти. Из-за массовых увольнений и закрытия компаний многие люди решили открыть небольшие бизнесы. И наш продукт стал пользоваться повышенным спросом. К концу 2020-го у нас уже было 70.000 пользователей. А вскоре нами активно заинтересовались инвесторы.
— Что было дальше?
— В 2021-м пришли инвестиции от фонда Fortissimo, и все изменилось. Они помогли нам выстроить современный прибыльный бизнес, набрать правильных сотрудников, сформировать грамотную систему управления. Мы переехали в башню «Мидтаун» в Тель-Авиве, наши офисы заняли целый этаж. Теперь у нас работало 50 человек, а количество пользователей достигло 150 тысяч.
— Вашу компанию купили итальянцы — довольно редкий случай для израильского хайтека. Как они вышли на вас?
— Они просто обратились к нам с предложением. Их компания разрабатывает технологические решения для малого и среднего бизнеса, они ищут стартапы в Европе и странах Средиземноморья. Они должны были приехать в Тель-Авив в октябре 2023-го, но началась война. В итоге мы сами поехали в Милан в марте 2024-го.
— Что дает вам эта сделка кроме денег?
— Я буду по-прежнему управлять компанией, Рами также остается моим заместителем. Мы сможем использовать новые знания, технологии, базу данных и инструменты искусственного интеллекта.
►Женщин от силы 5%
Вильчински живет в Нес-Ционе со своим супругом Габи и тремя детьми (16-летний Илай, 13-летний Амир и 9-летняя Рони).
— На вас внезапно свалилось столько денег. Что вы чувствуете? Что ваши вложения окупились?
— Речь не только о деньгах. Для меня это огромное достижение прежде всего по двум причинам. Во-первых, мы доказали, что в Израиле можно создать стартап, который будет успешно работать именно на местном рынке. Вторая причина заключается в том, что в этой сфере мизерное количество женщин. На факультете компьютерных наук, где я училась, женщины составляли от силы 5%. И позднее в индустрии стартапов женщин было меньшинство. Я не знаю, почему это так. Есть много талантливых программисток и ученых. Возможно, женщинам не хватает уверенности в своих силах, когда дело доходит до бизнеса. Они меньше склонны к риску. У меня нет однозначного ответа.
— Откуда у вас эти качества? Это связано с вашей семьей?
— Скорее наоборот. Родители всю жизнь были наемными работниками, никогда не искали приключений. Они решили, что я сошла с ума, когда оставила стабильную работу и ринулась в мир стартапов. В этом я на них совершенно не похожа.
